Ильяс Гафаров, Yummy Music: «Мне жаль тех, кто составляет мнение о татарской культуре по вирусным видео»

5 марта татарский музыкальный инди-лейбл Yummy Music отметил свое пятилетие. За это время он собрал вокруг себя около 20 талантливых артистов, выпустил две сотни релизов, снял массу клипов и провел не один фестиваль, пытаясь изменить сложившееся представление о татарской музыке как о чем-то архаичном и немодном. Сегодня среди подписантов лейбла — Oscar & c7c5, Juna, Зарина Вильданова, Радиф Кашапов, K-Ru, Ильгиз Шайхразиев, Said Olur и Ittifaq, которые делают самую разную татароязычную музыку: от бойкого панк-рока до фолка и рэпа. «Инде» поговорил с директором Yummy Music Ильясом Гафаровым о том, как зарабатывать на музыке и для чего сейчас вообще нужен татарский лейбл.

Как началась история Yummy Music?

Это было примерно в 2005 году. В Татарстане пышным цветом цвела махровая попса: певцы, похожие один на другого, появлялись сотнями. Нормальный слушатель захлебывался в этом потоке; люди просто переставали слушать татарскую музыку. Тогда отдельные музыканты, не знакомые друг с другом, начали пробовать что-то свое — играть то, что им нравится, то, чего еще не было на татарской сцене или было давно, но забыто. Так появились Alqanat, Ittifaq, из подполья вышел Мубай, который раньше пел только для себя. В Казани начали проходить первые концерты Зули Камаловой. Сначала она приехала на фестиваль «Татар җыры», потом — на концерт живой татарской музыки в Камаловском театре, который организовал Дениз Бедретдин (финский музыкант, участник групп Super Tatar, KGB, Başkarma. — Прим. «Инде»). Постепенно люди поняли, что татарская музыка может звучать иначе — современно, стильно, со вкусом — и ничем не уступать творчеству российских и зарубежных артистов.

Все эти новые исполнители редко контактировали друг с другом — мы записывались в разных местах, встречались разве что на фестивалях. Но в 2012-м нам выпала возможность построить свою студию. Мы пришли в Дом актера, увидели захламленную комнату, спросили, можно ли выкинуть все ненужное и обосноваться здесь. Нам дали «добро». Естественно, студия занималась коммерческой деятельностью: мы писали всех, кому это было нужно. Но параллельно собирали вокруг талантливых музыкантов, единомышленников. В 2013-м нам полностью доверили организацию музыкальной части фестиваля «Мин татарча сөйләшәм». Это позволило собрать на одной сцене всех музыкантов, с которыми мы работали, и проекты, которые были с ними созвучны. Год за годом этот фестиваль продолжает открывать новые имена, а команды, знакомые зрителю, показывают свой новый материал и новое звучание.

То есть студия осознанно взяла на себя роль объединителя музыкантов?

Да. Если хочешь сделать что-то хорошо, лучше сделать это самому. На татарской эстраде было много нелепых попыток заигрывания с молодежной субкультурой, живой музыкой. Все это делают люди, которым за 40−50 лет. То, что в их понимании свежо и молодежно, в понимании 20−30-летних отставало от актуального лет на десять.

Какие молодежные татароязычные проекты вы можете назвать неудачными?

Все проекты Bars Media — ту же татарскую «Фабрику звезд», кавер-версии известных русских песен. Максимум, на что их хватило, — это перепеть «Черный бумер» Сереги. Да, это было вирусно, но не имело никакого отношения к субкультуре. Дяденьки и тетеньки за 40 лет слушали это как юмористическое шоу.

В итоге к 2012−2013 годам мы накопили опыт и начали комплексно решать вопрос создания альтернативных музыкальных проектов. Задумались об инфраструктуре. Потребовалось несколько лет, чтобы появилось новое поколение артистов — должным образом оно заявило о себе примерно в 2015 году. Тогда начал писать альбом Оскар (Юнусов, лидер группы Oscar & c7c5. — Прим. «Инде»), появились Juna, мы познакомились с Зариной (Вильдановой, певица, выступает вместе с группой The CheekLaWeek. — Прим. «Инде»). Мы пригласили опытных артистов — например в наш Yummy Music Band, — чтобы музыка звучала профессиональнее и обрела новое дыхание. Наш опыт подсказывает: когда в этой сфере пытаются работать люди без бэкграунда в живой, альтернативной или инди-музыке, результат получается смешным, фейковым или нетатарским. Наша задача — избежать всего этого.

С чем, на ваш взгляд, связан этот всплеск активности музыкантов в 2015 году?

В первую очередь с развитием соцсетей и гаджетов. Власть радио и телевидения начала отходить на второй план. Интернет стал главным средством связи для нашей аудитории, исчезли ненужные посредники между артистом и слушателем. Например, Juna сыграли песню, записали ее на простейшую камеру и выложили в интернет — так мы их и нашли. Было сложно разобрать половину слов и музыки, но людям понравились атмосфера и настрой музыкантов. Перед фестивалем «Мин татарча сөйләшәм» мы провели конкурс, в котором по результатам голосования 10 тысяч человек Juna заняли первое место, несмотря на качество видео.

Идеальный артист Yummy Music — какой он?

Свободный от предрассудков и стереотипов. Гражданин мира, который делает все, чтобы его творчество адекватно воспринимали как в Татарстане, так и за его пределами. Но главное, чтобы ему самому не было стыдно за то, что он делает.

Кого вы можете назвать самым успешным артистом из тех, с кем работали на лейбле?

Успех измеряется по-разному, не всегда количественно. Допустим, у Оскара прошло два сольных концерта. В то же время Радиф (Кашапов, музыкант, журналист. — Прим. «Инде») в прошлом году участвовал в огромном количестве мероприятий — как масштабных, так и локальных: от выступления перед тысячной аудиторией на «Мин татарча сөйләшәм» до акустического концерта в Музее чак-чака. Said Olur еще нигде не выступал. Но когда ребята из «КЛИККЛАК» написали мне, что хотят сделать рэп на татарском, они сослались на Саида, сказали, что он круто звучит. Зарина с Ильгизом (Шайхразиевым. — Прим. «Инде») принимали участие в фестивале «Ветер перемен». После него Эйленкриг (Вадим, известный российский трубач. — Прим. «Инде») пригласил Зарину участвовать в сольных концертах его оркестра в джаз-клубе Игоря Бутмана и Московском доме музыки. А Ильгиз стал открытием фестиваля.

Как у вас строятся отношения с артистами? Что они получают, а что достается вам?

Наши способы заработка не отличаются от российской сцены — в основном это живые выступления, участие в фестивалях, в редких случаях — попадание трека в кино- и видеопроекты. Раньше мы продавали мерч, но теперь на него просто не остается времени. Сейчас у нас большой объем материала — все силы брошены на музыку, запись альбомов, организацию выступлений. Что касается артиста, мы предоставляем ему инфраструктуру, которую сами параллельно и создаем. То есть, к примеру, мы выпускаем проект, одновременно снимаем для него клип, организовываем презентацию и «закидываем удочки» на фестивали. Благодаря тому что весь этот процесс построен нашей командой, мы можем получить ожидаемый результат. Все наши артисты играют очень разную музыку, поэтому каждый раз, когда мы выпускаем что-то новое, нам приходится переосмысливать собственный принцип работы. Отвечать себе на вопросы: что мы делаем не так? что мы можем еще попробовать? какими инструментами лучше воспользоваться в следующий раз, чтобы результат был более успешным?

А контракты вы заключаете?

При выпуске альбома или когда того требуют условия трансляции на ТВ и других ресурсах — да. Контракт на производство клипа мы заключаем, если к нам обращаются со стороны: когда мы снимаем клипы для своих подписантов, делать это самим с собой смысла нет. Когда у тебя налажен четкий конвейер и ты хочешь избежать неожиданных ситуаций, имеет смысл работать по строгим контрактным отношениям, но пока в Татарстане все происходит в форс-мажорном режиме, и это касается даже серьезных крупных мероприятий. С виду кажется, что у них высокий уровень организации, а изнутри там полный бардак, и зачастую ты даже не можешь предсказать результат — заявляешься на фестиваль, и в итоге приходится самому решать кучу ненужных проблем.

Какова география концертов ваших артистов? Устраиваете ли вы туры по глубинке?

Если говорить о концертах последних семи-восьми лет, то это Москва, Нижний Новгород, Тюмень и весь Татарстан. В этом году планируются выступления в Омске, есть несколько зарубежных проектов, о которых я пока не хочу говорить, чтобы не сглазить. График концертов был неплотным, но площадки были заполнены. Туров по глубинке у нас нет. Если мы вписываемся в событие, которое проходит в каком-то районе республики, — например в опен-эйр «Сэлэт» или Сабантуй, — приезжаем, но это разовые случаи.

Этот отказ от туров — принципиальный?

Нет. Просто нет смысла за это браться — прежде всего из-за плохой инфраструктуры: организовать живой концерт технически сложнее, чем выступление эстрадного артиста. Плюс у нас большой фронт работ в городах-миллионниках. Мы объехали с концертами не все города, в которых хотели бы побывать и где есть наша потенциальная аудитория.

Для чего сегодня в татарской музыке вообще нужен лейбл?

В нашем случае мы просто хотим сконцентрировать внимание — публики, СМИ, промоутеров, прочих наших коллег — на одном имени, бренде, обозначающем качественную современную татарскую музыку, которую, грубо говоря, не стыдно показать как бабушке в деревне, так и другу-хипстеру из Москвы или иностранцу.

Я скорее о том, что сейчас взаимодействие музыканта и слушателя донельзя упрощено. Артист записал песню, выложил в интернет, и раскрутка идет сама по себе. В чем заключается роль лейбла в нынешних условиях?

Современному артисту, если говорить о масштабах России и Европы, лейблы действительно, по большому счету, не нужны. Но на российской независимой сцене условия работы, естественно, намного благоприятнее, чем на татарстанской, хотя и конкуренция выше. Татарстан сейчас проходит путь, который Россия преодолела лет десять назад. Лейбл облегчает взаимодействие с радио, телевидением, государством, другими лейблами, промоутерами, а в случае Татарстана еще и здорово помогает с инфраструктурой. Раньше мы считали обязательным еще и сотрудничество со СМИ, но из года в год убеждаемся, что интернет и цифровые платформы потихоньку вытесняют традиционные медиа. Конечно, артист может учиться на ошибках десятилетиями, как это делали и мы, но если он попадает в более или менее структурированную команду, все участники которой четко знают, чем они занимаются, процесс просто идет быстрее. Да и даже за самыми «народными» инди-командами в России стоят и тур-менеджеры, и клипмейкеры, и люди, которые делают им звук в студии и на концертах.

Удается ли Yummy Music зарабатывать на инди-музыке? Или приходится брать какие-то коммерческие и рекламные проекты?

Без чередования коммерческих и некоммерческих проектов невозможно оставаться на плаву. Но если постоянно заниматься коммерцией, то можно потерять актуальность, потому что за деньги хотят не то, что двигает индустрию вперед, а то, что нужно здесь и сейчас. Эксперименты и некоммерческие проекты создают прецеденты для дальнейшей монетизации — к примеру, мы делали документальный спектакль на малой сцене театра Камала. В Казани все очень плохо с площадками для живой музыки. Рок ассоциируется с грязными барами и полуразрушенными клубами — на такой концерт сложно привлечь приличную аудиторию. Тем не менее ситуацию менять как-то надо, и для этого мы решили объединить документальный театр, изобразительное искусство и рок-музыку. В результате пришли как те, кто был впервые в Камала, так и те, кто впервые пришел на рок-концерт. А вообще в музыкальной индустрии все деньги зарабатывают с помощью концертов. И мы стараемся сделать так, чтобы выступлений было больше, чтобы окупать затраты.

Куда сейчас движутся татарская музыка и шоу-бизнес?

Все движутся в разные стороны. Могу ответить за наши коллективы: мы хотим, чтобы у слушателей не складывалось ощущение изолированности местных исполнителей. Чтобы они слушали татарскую музыку наряду с французской, японской, корейской, американской, итальянской и прочей. Мы стремимся к многообразию жанров и в то же время стараемся не растерять культурные особенности и связь с корнями.

Как можно охарактеризовать состояние татарской музыки сегодня?

Она выживает как может. Артисты, у которых хорошо идут концерты, стараются еще больше выступать. Артисты, которых активно приглашают на банкеты, делают все для того, чтобы их еще больше приглашали. Артисты, живущие за счет правительственных мероприятий, стараются угождать этой публике. Наша стихия — это фестивали и собственные мероприятия.

Эта разрозненность — хорошо, плохо или естественно?

Плохо, но мы с этим ничего не можем поделать. На татарской эстраде около 600 певцов, и каждый считает себя самым умным. Нам нет смысла тратить на эту борьбу свои силы и время, а те, кто может на что-то повлиять, — крупные татарские лейблы и промоутеры — не хотят этого. Потому что тогда часть исполнителей останутся за бортом из-за некачественности своей музыки. Им это не нужно, потому что, каким бы ни был артист, он для них свой. Те, кто добивается успеха, не хотят становиться в один ряд с артистами «второго эшелона», им нет смысла заниматься альтруизмом и тянуть всех за собой. Мы же объединяем вокруг себя тех артистов, которые, с одной стороны, не настолько избалованы, чтобы расслабиться и плыть по течению, с другой — не настолько поверхностно относятся к музыке, чтобы замкнуться только на банкетах, «солянках» и прочих псевдомузыкальных мероприятиях.

Кто эту ситуацию потенциально может исправить?

Государство, наверное, может. Смотря какие цели преследовать. Если воспитывать вкус слушателя, нужно не бояться экспериментов и идти не протоптанными путями, а постоянно расширять инструментарий. Если хочешь повысить уровень существующих артистов и довести его хотя бы до российского стандарта, то нужно приглашать профессионалов со стороны. Ведь главное отличие фестиваля «Мин татарча сөйләшәм» от «Үзгәреш җиле» («Ветер перемен», фестиваль татарской песни, идея создания которого принадлежит президенту республики Рустаму Минниханову; казанская премьера фестиваля состоялась в ноябре 2016 года на сцене театра оперы и балета им. Мусы Джалиля. — Прим. «Инде») — это не подход и даже не бюджет. Подход везде одинаковый — живая музыка и максимум исполнителей. Отличие в том, что на «Мин татарча сөйләшәм» артиста не помещают в готовую среду: его ставят в условия, в которых ему самому придется повышать свой уровень, чтобы хорошо звучать на фестивале.

Татарская независимая музыкальная сцена кажется активнее местной русскоязычной. Так ли это на самом деле?

Я надеюсь, что это так. Тех, кто делает что-то новое и находит своего слушателя, а не замыкается на студии или репетициях, можно пересчитать по пальцам. Возможно, мы выглядим деятельнее потому, что ищем разные пути: участвуем в крупных околоправительственных проектах, делаем свои камерные мероприятия и попадаем на концерты, объединяющие русско- и татароязычную публику. Например, Juna летом можно было послушать на Open Space Market, а Oscar & c7c5 недавно выступили на «Харокате». В День города мы выступали сразу на двух площадках — фестивале этно-музыки и нашем собственном шоукейсе.

Недавно Elvin Grey вызвал Салавата на батл. У кого выше шансы на победу?

Похоже на срач американских рэперов перед выходом альбомов: им нужно создать инфоповод, вот один и начинает наезжать на другого. В лучшем случае это перерастает в противостояние Канье Уэста и 50 Сent. В худшем — Моськи и слона. На Западе такая ситуация еще может трансформироваться в некое культурное явление, а случай с Салаватом и Elvin Grey — просто дешевый способ пиара, который не имеет никакого отношения к музыке, так, повод для журналистов написать лишнюю заметку. Конечно, старое поколение артистов имеет право критиковать новое. Но когда Салават критиковал «Ветер перемен», это выглядело так, будто он завидовал, что ему не достался жирный кусок пирога. Критики по существу не было — было недовольство несправедливым распределением бюджета. Никаких доводов в свою пользу он не привел. Непонятно, почему именно он достойнее, чем его коллеги по цеху.

Любой человек может бросить вызов кому угодно. Я не вижу в этом ничего плохого. Салават и Elvin Grey — представители двух разных сцен, у них частично может не совпадать аудитория. Обоим нужны пиар, толчок для творчества, каждому может надоесть делать одно и то же из года в год. Мне кажется, оба исполнителя выиграют от этого батла. Перетянуть аудиторию «противника» им вряд ли удастся. Мобилизовать свою — скорее всего, да.

Как выглядит казанская рекорд-индустрия? Есть ли она вообще?

Москвичи и питерцы удивляются, насколько здесь все хаотично и поставлено на самотек: начиная технической, заканчивая административной частью. Обычный вопрос: «как у вас тут еще все не развалилось?». Даже с нашей помощью все идет не по плану: нам приходится подстраиваться под эту хаотичную модель шоу-бизнеса.

Вообще я бы не сказал, что у нас есть рекорд-индустрия. Существуют отдельно взятые артисты. Они самодостаточны, нашли своего слушателя, регулярно выпускают альбомы, дают концерты, ездят в туры и участвуют в параллельных проектах — например Митя Бурмистров или «Мураками». Есть отдельно живущая по своим законам татарская эстрада, алгоритм работы которой не менялся десятилетиями. Зачастую не важно, как ты выглядишь и поешь: можно заплатить чуть больше денег — и тебе сделают лучше аранжировку, снимут получше клип или будут чуть чаще ротировать по радио и ТВ. За ротацию артисты иногда платят больше, чем за производство самого клипа. Часто на татарские музыкальные каналы попадают клипы, после просмотра которых не понимаешь, для чего вообще человек отдал это на телевидение. Порой артисты продают свой материал, пихая его везде где только можно, а потом что-то выстреливает. Соответственно, к ним приходит публика, для которой все равно, о чем поет артист, делает он это вживую или под фонограмму, сворованы ли у него слова и мелодия. Мы — полная противоположность этой схемы.

Как строятся ваши отношения с ТВ и радио?

О большинстве треков, которые мы куда-то отправляем, говорят, что это неформат. Хотя многие радиостанции играют наши композиции 10-летней давности, которые уступают по качеству тому, что мы делаем сейчас. Возможно, у них есть установки по поводу уровня самобытности музыкантов и понятности песен. Я их понимаю. По тому, что крутят, можно сделать выводы. Включаешь радио и понимаешь, что эту музыку слушают взрослые дяденьки и тетеньки, бабушки и дедушки в регионах, деревнях, люди, для которых решающий фактор — текст на татарском языке на понятную тему. Русскоязычные радиостанции допускают некоторый процент необычной музыки, чтобы привлечь и удержать как можно большую аудиторию, а у татарских радиостанций, наверное, такой задачи нет.

Сотрудничаете ли вы с представителями казанской электронной сцены?

Да, и не только. Говоря о ближайших релизах, мы работали с казанским битмейкером Sigaah, налаживаем контакты с уральскими ребятами — например Ujif#. Для Said Olur продакшн делают вообще не в Татарстане: биты присылают его друзья — ZuCYDE из США и Coubo из Краснодара. У нас хорошие отношения с Ewan Limb.

А с зарубежными татарскими группами?

Скорее с отдельными музыкантами. Допустим, на новом альбоме Ittifaq половина басовых партий написана финским татарином, басистом из Хельсинки Раифом Хайруллой. На самом деле таких татароязычных коллективов, которые попадали бы под понятие инди- или современной музыки, я не встречал за рубежом. Есть Муса Маликов, Дениз Бедретдин, Зуля Камалова. Зарубежных татарских групп нет, и это очень странно, потому что там намного больше предпосылок к их появлению. Пока все, с кем мы сотрудничаем, общаемся, кого хотели бы привезти в Казань, — это отдельные музыканты. В Австрии есть талантливый электронный музыкант Айгуль Галеева (певица, выступала на церемонии открытия чемпионата мира по водным видам спорта в Казани вместе с Диной Гариповой. — Прим. «Инде»), которая ранее была известна как битбоксер. Мы следим за ее творчеством и с удовольствием бы с ней посотрудничали.

Не могу не спросить про Иру Смелую. Как началось ваше сотрудничество с проектом Tatarka?

Ребята из «КЛИККЛАК» нашли меня через интернет. У меня никогда не было цели быть чьим-то гострайтером. Но я взялся за этот проект из-за своего личного интереса: мне захотелось посмотреть со стороны: что будет, если то, что мы делаем, исполнят третьи лица? Получилось интересно, при том, что их клипы тоже сделаны своими руками, на коленке, хотя, может быть, более продуманно и подготовленно. Это опять же показывает силу интернета: при правильном подходе не существует границ, расстояние от артиста до конечного слушателя — и в результате до успеха — сокращается. Соответственно, конкуренция растет. Хотя думаю, что второй проект, подобный «Татарке», уже вряд ли повторит этот успех.

В чем ее секрет?

Наверное, в популярности темы. Татар в России очень много. Людей, которые любят татарскую культуру, еще больше. Если добавить к ним людей, которые любят хип-хоп, клауд-рэп и все, что с ними связано, аудитория расширится еще сильнее. В подходе «КЛИККЛАК» есть своего рода протест — они же все трэшеры. Они сделали материал, полностью противоположный законам российской хип-хоп-сцены и стереотипам о татарской музыке. Иногда движение вопреки чему-то приводит к большому успеху, потому что у тебя внезапно может оказаться много единомышленников.

Пользователи соцсетей ругали вас за написанный вами текст к песне «Алтын». Как вы отнеслись к критике?

Я не встречал конкретных претензий к тексту от тех, кто его понимал. Кто-то вообще не понимает, о чем поет Tatarka. Кто-то понимает, но неверно из-за нехватки знания языка. Кто-то не воспринимает это как жанр из-за визуальной подачи и имиджа. Люди, которые болеют душой за традиционную татарскую музыку и культуру, естественно, даже не будут вслушиваться в текст, разбирать игру слов, омонимы, хитрую рифму, просто потому, что девочка в какой-то страшной одежде. Я был бы рад почитать хороший, осмысленный анализ того, что мы сделали в текстовом плане. Единственный случай, когда мне было интересно послушать мнение критика, — это анализ и перевод текста от челнинской стримерши Лили Аюповой.

Часть пользователей ругали Tatarka за то, что «она позорит татарскую культуру». Что думаете по этому поводу?

Я бы не сказал, что она представляет татарскую культуру. Tatarka представляет лично саму себя. Да, она выбрала звучное имя. Но мне жаль тех, кто составляет мнение о татарской культуре по вирусным видео. Как должен реагировать адекватный человек? Например, я смотрю видео про исландцев. Если я хочу копнуть глубже и узнать, кто они на самом деле, я хотя бы загуглю про их театр, музыку, кинематограф. В конце концов я могу прийти к тому, что у исландцев есть великая группа Sigur Ros или певица Бьорк. И дойти до того, что я заинтересуюсь исландской экономикой, социологией и другими сферами.

Насколько, на ваш взгляд, Tatarka долгоиграющий проект?

Я об этом не думаю. Нельзя сказать, что он войдет в историю музыки. Но в истории интернет-проектов, промоушна, трендов точно останется. По крайней мере, хорошо, что проект случился, — здорово, когда что-то происходит «снизу», без участия государства, телеканалов и прочих ангажированных организаций, связанных с бюджетными средствами.

Недавно на «Кольте» вышел материал о Tatarka, вывод которого: Иру Смелую стоит отправить на «Евровидение». Что вы думаете по этому поводу? Согласны с этим или нет?

«Евровидение» превратилось в своего рода мем. И, мне кажется, автор материала обратился к нему именно в этом качестве. Уровень фестиваля настолько себя дискредитировал, что на «Евровидение» можно отправлять даже такие трэшевые проекты, как Tatarka. Мне в принципе без разницы, кто поедет туда от России, — даже если это будет Диана Шурыгина.

Фото: Инна Перевозчикова